Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках - Страница 95

К оглавлению

— К себе.

— Ты с ума сошел?

— Там никого нет, все уехали.

Она шлепнула его по заднице:

— Ну и амбре от тебя несет!

Он сорвал с можжевеловой туи горсть ее мелких ягод и прожевал во рту; в чем еще можно их прожевать?

— Ну а сейчас чем от меня несет?

— Теперь от тебя несет можжевеловой туей.

— Паршивка-динамовка, ты проскользнула на грани фола.

И с этими хохмами они вошли в дом. Он зажег ночник, закрыл обе двери на ключ и задернул шторы. Скомканные простыни и одеяла были оставлены на обеих кроватях. Какая твоя, спросила она. Угадай. Она угадала. Тогда они встали лицом друг к другу, и он стал ее раздевать. Со страстью и нежностью он ощущал ее тело: худые плечи и налившиеся грудки, тонкую талию, упругий живот, круглую попку и жаркое лоно. Она расстегнула его рубашку и обцеловала умеренно волосатую грудь. Растащиила ремень, опустила молнию и взяла его за бедра; ох!

Раздевая и лаская друг друга, они продолжали разговор.

— Ты знаешь, когда я пью вот так, как сегодня, — говорил он, — у меня очень долго тянется это с женщиной. Боюсь, как бы ты не разозлилась.

— Тяни сколько хочешь, — отвечала она. — С тобой я выдержу. Хочешь, я встану в коленно-локтевое?

— Это позже. Сначала классика девятнадцатого века.

Он медленно уложил ее на постель и осторожно вошел, стараясь без толчков заполнить все. Она захлестнула руки вокруг его шеи и зашептала ему в ухо что-то горячее и неразборчивое. Вдруг отчетливо проговорила: I love to make love with you. I love you, Vax. Потом опять, как прошлый раз в ее комнате, пошел «скрымтымным, скрымтымным, скрымтымным…» Потом затрепетала и слегка заметалась, нежнейшая пленница, и наконец пришла к первому завершению. После лежала счастливая и веселая, с некоторой хулиганинкой подсвистывала модный мотив Strangers in the Night.

He выходя из нее, он сел с задранными коленями и ее подтянул в такую же сидячую позицию. Она запустил а пальцы в свою медовую гриву и потрясла головой. Он мягко держал ее груди.

— А этот, твой высокопоставленный супруг, вы с ним встретились? — поинтересовался он.

— Пришлось встретиться, — ответила она и скорчила обезьянью презрительную рожицу. — Все-таки мы двенадцать лет в законном браке. Привез мне два чемодана всякого добра. Пришлось помириться.

— Ну и как прошло примирение?

Она отмахнулась:

— Сплошная механика. Туда-сюда, туда-сюда… — захохотала: — ф-фур-р, и все! — Помолчала и добавила: — Я влюблена в тебя, мой милый, и сравнить тебя с эти человеком уж ни по каким статьям не могу.

Он чувствовал, что она чего-то недоговаривает, но так, кажется, никогда и не узнал об одном секрете супружеского интима. Всякий раз, получив от товарища марксиста подарки, она отдавалась ему с некоторым похабноватеньким вожделением, что завершалось каким-никаким, но оргазмом.

— Я тоже тебя люблю, — сказал Ваксон.

— Тоже? — опять хохотнула она. — Как это здорово, когда тебя тоже любят!

— Ну не дури, Ралиска! Ведь ты понимаешь это же… — он стал ее целовать в губы и с каждым таким затяжным поцелуем проникал в нее все глубже, пока она не повисла на нем в виде сладчайшей и любезнейшей ноши.

— А вот там нашим… м-м-м… подручным некая Вероникочка упоминалась, — сказал он, не выпуская ее из рук, чтобы не упала с большой высоты, — та, что письмо с рисунками прислала; это кто?

— Это моя дочь. Ей двенадцать лет. Скоро будет такой же, как я. Мне тридцать, а ей двенадцать, я родила ее, когда мне было восемнадцать.

— Значит, ты зачала ее, когда тебе было семнадцать.

— Какой догадливый мальчик!

— А от кого?

— Ну, догадайся, догадливый! От отца!

— Дерзну усомниться.

— Ты думаешь, от Гарьки? Не исключено. Но там в то время еще кое-кто увивался.

— Вот в этом не сомневаюсь.

Она ущипнула его за пупок:

— Прекрати эти дознавательства. Запомни, у меня никого не было до тебя!

Опять началась серия затяжных поцелуев, после чего он продолжил свои вполне невинные дознавательства:

— А вот там упоминались какие-то странные Аксельбанты. Все Аксельбанты о тебе волнуются, что-то в этом роде. Это как понимать?

Она засмеялась весело, уже без всякого понта:

— Отпусти меня пописать, а потом я тебе расскажу про Аксельбантов.

Ему не хотелось выходить из нее, но он все-таки это сделал и вылез из постели. Она последовала вслед за ним и выскочила из постели, словно свежее дитя. С уважением посмотрела на покачивающегося партизана, взяла его в левую руку, а пальцами правой пошлепала себя по губам; хочешь? Потом, показал он, а сейчас беги и возвращайся.

Она побежала, с юмором крутясь вокруг оси. Какая все-таки прелестная блядь, эта моя любимая.

Как только она прибежала обратно с туго закрученными косичками своих медовых волос, он медлительно, с различными лирическими и физическими отступлениями стал приводить ее в коленно-локтевую позицию. Она уже заметила, что ее другу нравится вести беседу во время соитий, и потому сейчас с легкостью неимоверной рассказывала ему об Аксельбантах:

— Аксельбанты — это мои родители, а также мои сестра и брат. Значит, по сути дела я тоже Аксельбант. Ралисса Аксельбант. Когда я училась в девятом классе, мои родители очень боялись, что меня с нашей фамилией не примут в иняз. И тут подвернулся влюбленный Кочевой. В общем, с фамилией Кочевая передо мной открылись все пути. Ой, Вакси, как ты сладко тянешь, так сладко…

Сильный стук в дверь прервал ее монолог. Послышался голос Роберта Эра:

— Вакса, открой!