Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках - Страница 82

Вскоре кумир молодежи Роберт Эр через жестяной мегафон объявил в своей характерной манере: «Пппраздник открыт! Всем нашим пппупсикам хором — поздравляем с днем рождения!»

Ал Ослябя, Пол Канителин и Влэс Бабрасов тут же грянули паркеровский хит «Время пришло». И начался едва ли не исторический в анналах советской литературы, самый веселый, спонтанный и забубённый летний пир на водах.

Анка и Мирка, обе на взгляд иных жеребчиков весьма соблазнительные, обсуждают друг с дружкой неожиданное появление Турковского. Обе почти без остановки курят.

Анка: Вот видишь — Рюрик; едва оклемался, и пожалуйста, появляется на курорте с двумя бл… ну, в общем с двумя куртизанками.

Мирка: А что, Ирка разве с ним не приехала?

Анка: Шутишь? Ирка ему нужна только для перепечатки его гениальных опусов и комментариев. В светское общество, вроде нашего борделя, он ее не выводит.

Мирка: А я думала, что у них хорошая семья.

Анка: Конечно, хорошая. Детишек своих они оба обожают, однако Нинка и Ульянка тоже ведь неплохие бл… чувихи; согласна?

Стожарова и Лисе, продолжая разговор с солидными писателями Барлахским и Шейкиным, помахали Мирке руками, а первая даже крикнула ей: «Выглядишь классно!»

Мирка: Ну, вообще-то Нинка — свойская девка. Ом иногда к нам заходит погулять с Дельфом.

Анка: Мирка, ну что ты несешь? Ты что, не знаешь, какие у них отношения с Ваксом?

Мирка: Ну, что-то у них было сто лет назад, а сейчас он говорит, что она его вытаскивает из депрессухи.

Ведя этот разговор, две дамы в цветастых платьях раскладывали на столе вилочки, ножички, нарезанные мелкими треугольничками столовские салфетки. Закончив этот труд, налили в граненые стаканы по сто двадцать пять граммов водки. Ну, давай махнем, подруга!

Вечер открылся той же пьесой в исполнении трио Осляби, что и на кургане Тепсень, — Чарли Паркер «Колыбельная Птичьей страны». Под фонарем появился ведущий — тот самый Роб Эр: майка, джинсы, мокрые волосы зачесаны назад, губы — вперед. Заглядывая в пустую ладонь, он начал читать:

Сегодня по поселку
Тихонечко я брел,
И вдруг ко мне на холку
Слетел живой орел,
И в этой птице колкой
Героя я обрел.
Увы, был не из лучших
Мой маленький герой,
Он не из райской кущи,
Штаны на нем с дырой.
Хотел он без зазрений
Явиться завтра в час,
Однако День Рождений
Привлек его сейчас.
Теперь дарю Ваксону,
Подгурскому дарю
Бродячую вакцину
Товарища Хрю-хрю.
Ослябя непреклонный,
Дуди в свою дуду,
Под праздник внесалонный
В плюгавеньком саду.

Он быстро зашел за угол «бунгало» и тут же вышел оттуда, влача за руку странное существо, скорее уж нищую гориллу, чем человеческого мальчика. Тот был накрыт отвратной плащ-палаткой и ковылял на извращенных внутрь ногах. Гукал не по-нашему.

«Алле!» — вскричал Роберт и сорвал с существа его покров. И тут же из горбуна распрямился великолепный, сияющий Эль-Муслим. Народ — вааще — отпал. Обняв друг друга за плечи, Эль-Муслим и Роберт под аккомпанемент Канителина запели новую песню на слова Эра:

Луна над городом взошла опять.
Уже троллейбусы уходят спать.
И словно ветры счастья,
в мое окно стучатся
лишь воспоминания.
Воспоминания о давнем дне,
когда однажды ты пришла ко мне,
в дожде таком веселом,
цветном и невесомом
ты пришла ко мне.
Плывут в дома воспоминания,
Слова любви, слова признания…

(И так далее, до конца.)

В толпе аплодирующих стояла в маленьком платьице на бретельках Ралисса Кочевая. Плывущее воспоминание коснулось и ее. Хм, подумала она, кажется, когда я впервый раз пришла в квартиру Барлахского, ребята так и говорили — у нее плащ невесомый.

В круг под фонарем быстрым шатким шагом вышел Ян Тушинский. Он покусывал губы и заострялся: аплодисменты в чей-либо чужой адрес не то чтобы бесили, а как-то дьявольски его дезориентировали. Он вынул блокнот из кармана брюк: «Вот новый стих, дарю его всем деньрожденцам, а также, косвенно, и супруге моей Татьяне Этьеновне». Что поделаешь, часто путал «Аполлинарьевну» с «Этьеновной».

Я как поезд, что мечется столько уж лет
между городом Да и городом Нет.
Мои нервы натянуты, как провода
Между городом Нет и городом Да.
Вce мертво, все запугано в городе Нет.
Он похож на обитый тоской кабинет.
………….
В нем глядит подозрительно каждый портрет.
В нем насупился замкнуто каждый предмет.
………….
А когда совершенно погасится свет,
начинают в нем призраки мрачный балет.
Чepma с два — хоть подохни! — получишь билет,
Чтоб уехать из черного города Нет…

Ну, а в городе Да — жизнь, как песня дрозда.
Это город без стен, он — подобье гнезда.
С неба просится в руки любая звезда.
Просят губы любые твоих без стыда,
бормоча еле слышно: «А, — все ерунда…»
…………….
Только скучно, по правде сказать, иногда,
что дается мне столько почти без труда
в разноцветно светящемся городе Да…
Пусть уж лучше мечусь до конца моих лет
между городом Да и городом Нет!
Пусть уж нервы натянуты, как провода
между городом Нет и городом Да!